Мнение Артёма Шрайбмана

В этом тексте обсуждаются возможные позитивные сценарии для Беларуси на ближайшие годы: от минимальных шагов, которые режим мог бы выполнить даже при Лукашенко, до перспектив нормализации отношений с ЕС и поиска новой внешнеполитической конфигурации после войны. Затрагиваются ограничения европейской дипломатии, влияние войны в Украине на восприятие Минска, модели условной «нормальной Беларуси» и то, почему отношения с Россией остаются главным структурным препятствием.

Ниже — текстовая версия стрима в рамках совместного цикла Банка идей и Еврорадио «Беларусь-2030». В беседе участвуют политический аналитик Артём Шрайбман (далее — А.Ш.) и журналистка Ольга Лойко (далее — О.Л.). Полная версия стрима ниже.

О.Л. Ваша дорожная карта о пошаговой деэскалации отношений ЕС и Минска — это утопия?

А.Ш. Отчасти. Документ адресован ЕС и предлагает поставить цель и идти к ней последовательно. ЕС в отношениях с Беларусью живёт реакциями: Лукашенко что-то сделал — новый пакет санкций. Стратегического планирования почти нет. Мы предложили Евросоюзу наметить долгосрочную цель — ограниченную деэскалацию — и двигаться к ней шагами. Чтобы даже после откатов можно было возвращаться к треку нормализации. В нашей дорожной карте мы сознательно перечислили только минимальные условия, которые мог бы выполнить даже нынешний режим: освобождение политзаключенных из гуманитарного списка, прекращение пыток, прекращение инкоммуникадо, отказ от депортаций. И только после выполнения этого стартового пакета ЕС мог бы прислать высокого представителя и обсуждать дальнейшие шаги.

О.Л. Честные выборы и ответственность силовиков за 2020 год даже не обсуждались?

А.Ш. Лукашенко и честные выборы в одной вселенной не существуют. Поэтому всё, что точно невозможно при нём, мы вынесли за рамку.

О.Л. ЕС реактивен — но может ли кто-то использовать эту инертность?

А.Ш. Уже используют: США, Польша, Ватикан — в роли «гибких игроков», которые могут вести диалог там, где ЕС стоит на жёсткой позиции. У этой игры есть предел. В какой-то момент Лукашенко столкнётся с тем, что ключевые уступки может дать только ЕС.

Война — главный тормоз нормализации в Беларуси

А.Ш. Сейчас любое обсуждение Беларуси упирается в войну. В ЕС все смотрят на Минск через линзу безопасности: «Беларусь — плацдарм России». Пока война не закончится, эта линза останется. Чтобы ЕС вновь мог гибко реагировать, должно произойти одно из двух: либо радикальное дистанцирование Минска от Москвы — что в условиях войны невозможно; либо перемирие в Украине — и тогда внимание постепенно переключится с военного контекста на внутренний беларусский. 

О.Л. Ускорит ли возможный мирный план Трампа окончание войны?

А.Ш. Я не вижу в Украине готовности принимать условия, которые выглядят как полукапитуляционные. Россия должна выйти с укреплённых территорий Донбасса — это политически почти невозможно. Украина ещё не в той точке отчаяния, чтобы соглашаться на «гарантии» без гарантий. Поэтому быстрого мира я не жду. 

О.Л. Ваша дорожная карта — про Беларусь после Лукашенко?

А.Ш. Наоборот. Мы специально сделали документ обсуждаемым при Лукашенко. Сложно представить, что он выполнит всё, но что-то частично выполнить может — если ему это станет выгодно.

Есть ли шанс на диалог с Евросоюзом?

О.Л. Как в целом отреагировали на вашу дорожную карту деэскалации в европейских кабинетах?

А.Ш. Реакции разные. Есть страны, которые традиционно занимают принципиальную жёсткую позицию по Беларуси. Там документ восприняли скорее скептически. Но в ряде стран — особенно среди карьерных дипломатов — я увидел живой, профессиональный интерес. В последние пять лет был полный тупик, а у нас есть структурированная идея — какие шаги возможны и в какой последовательности. Люди начинают задавать прагматичные вопросы, это свидетельствует о попытке разобрать идею по частям, понять логику и применимость.

О.Л. То есть диалог всё-таки возможен?

А.Ш. Интерес есть. По крайней мере, на уровне технических специалистов и дипломатов среднего звена. Они уже не воспринимают любую новую инициативу как «от лукавого». Для них это скорее: «О, наконец-то что-то нестандартное». Потому что у ЕС реально нет чёткого плана, что делать с Беларусью, кроме реагирования на новые кризисы.

О.Л. А реакция в Минске? Доходила ли какая-то обратная связь?

А.Ш. Нет, контактов в Минске у меня давно нет. По публичным реакциям видно: большинство критиков документ просто не читали, а те, кто читал, называли нас «фантастами» и «идеалистами». Они уверяют, что Лукашенко на такое не пойдёт. Отчасти это правда: мы и не утверждаем, что он пойдёт — документ лишь описывает минимальные шаги, которые могли бы обсуждаться, если бы с обеих сторон появилась политическая воля.

О.Л. Когда мы говорим о «нормальной Беларуси», это что? Казахстан?

А.Ш. Казахстан — неплохая аналогия. Не демократия, но людей не пытают, с соседями торгуют,  баланс между США, Китаем и Россией сохраняется. От сегодняшней точки для Беларуси это было бы огромным рывком. Для этого правящему классу пришлось бы отказаться от множества выгодных практик последних лет — репрессий, перераспределения собственности, серых схем. Пять лет репрессий создали массу людей, которым выгодно, чтобы система не менялась. 

А.Ш. Отношения с Польшей, Литвой, Латвией, ЕС — проще моделировать. Мы уже имели период 2015–2019 годов: рекордная выдача виз, приграничные проекты, торговля, мобильность. Это может повториться. Самое трудное — отношения с Россией. Россия не видит проблемы в том, как всё устроено сейчас. Любые попытки Минска изменить баланс будут выглядеть для Москвы подозрительно.

О.Л. Но ведь в Беларуси стало много поклонников «русского мира»?

А.Ш. Да, пропаганда сделала своё. Но это не критично. Беларусы регулярно меняли ориентацию в зависимости от контекста. Общество реагирует на обстоятельства. Если у людей появится свободный выбор и Россия к тому моменту окажется ослабленной, реакция общества будет иной.

Новый переломный момент

А.Ш. Мне кажется, мы сейчас входим в период, который через 10 лет могут назвать переломным. Война истощает обе армии, что рано или поздно приведёт к переговорам. Внутри Беларуси формируется новая норма — регулярные, пусть хаотичные, помилования. Появился прецедент диалога США и Минска — и этим уже пользуются Ватикан, Польша, Литва. Режим начал избегать полной изоляции и искать минимальную нормализацию. Все это происходит плохо, медленно и не системно, но это движение.

Позитивный сценарий для Беларуси

А.Ш.: Если интерес Запада к Беларуси не погаснет, а диалог останется прагматичным, можно представить позитивный сценарий на 5–7 лет. В нём происходит устойчивая, пусть и ограниченная, деэскалация: уменьшается число уголовных дел, часть репрессий переводится в административный формат, постепенно снижается количество политзаключённых. Параллельно идёт частичное размораживание контактов с Западом — появляются технические переговоры, точечные совместные проекты, подключаются международные структуры вроде МВФ и Всемирного банка. На этом фоне внутри страны начинают расти микроинициативы: локальные, городские, культурные проекты, бизнес-ассоциации, новые сообщества, которые заново учатся взаимодействовать друг с другом. Этот живой слой, даже при сохраняющихся репрессиях, уничтожить до конца невозможно. 

Вполне возможно, что многие изменения наступят уже после Лукашенко: есть сценарий, при котором он до самого конца будет одержим властью и силовым контролем и просто не «разожмёт» ситуацию, пока не передаст власть кому-то максимально лояльному. Я не верю в «Северную Корею». География другая. А в случае прямой оккупации Беларусь стала бы скорее «плохо лежащим ДНР». В таком варианте о демократизации и полноценном гражданском обществе говорить не приходится, но я всё же не уверен, что мы реально придём к точке прямой оккупации — это уже совсем антиутопия, а у нас всё ещё есть куда более позитивный сценарий.

Даже если трансформация начнётся при Лукашенко, новое гражданское общество вырастет внутри страны. Не будет такого, что режим улетает на ракете, а мы въезжаем на первой электричке из Вильнюса. Наша задача — не мешать и в будущем вписаться, а не «въехать на белом коне» со своими готовыми реформами.