Мнение Ольги Лойко и Льва Львовского

В тексте обсуждается состояние пенсионной системы в Беларуси и демографические вызовы, с которыми страна сталкивается уже сегодня. Эксперты рассуждают о том, почему вновь возникает вопрос повышения пенсионного возраста, как устроена пенсионная система в Беларуси и что надо сделать, чтобы Беларусь смогла выйти из демографического тупика.

Ниже представлена текстовая версия стрима о настоящем и будущем пенсионной системы в Беларуси в рамках совместного цикла трансляций Банка идей и Еврорадио «Беларусь 2030». В беседе участвуют академический директор BEROC Лев Львовский (далее — ЛЛ) и журналистка Ольга Лойко (далее — ОЛ). Полная версия стрима ниже.

Пенсия и дефицит трудовых ресурсов

ОЛ: Всем привет! Начинаем цикл передач о том, какой может быть Беларусь в 2030 году. До этого времени осталось не так уж много. Сегодня с нами академический директор BEROC Лев Львовский. Начнём с темы непростой и даже болезненной — пенсионной системы и в целом трудовых ресурсов. Ведь без них до 2030 года дожить будет тяжело.

Мы знаем про 200 тысяч вакансий, которые сейчас пытаются закрыть. Напомню: в 2016 году власти сразу после выборов подняли пенсионный возраст. Причины были те же, что и сегодня: дыра в ФСЗН и дефицит рабочих рук. В 2020 году многие ждали повторения сценария, но было не до того. Сейчас, похоже, время вернулось к этому вопросу. Новый проект по повышению пенсионного возраста лежит, если не на столе, то в верхнем ящике стола?

ЛЛ: Лежит. Я точно знаю. Скорее всего, женщинам повысят пенсионный возраст — сравняют с мужчинами, будет 63/63. Это решение спасёт ситуацию ненадолго, до 2030 года, но дальше проблем будет только больше. Беларусь ведь должна существовать и после 2030 года, и после 2050 года. И именно там нас ждут самые серьёзные демографические вызовы. Это касается всего: экономики, пенсий, качества жизни. В конечном счёте — того, будет ли у страны будущее, или на этой территории некому будет жить, кроме зубров.

ОЛ: Демография — это как раз та сфера, где мы можем повлиять на будущее прямо сейчас. Позже будет поздно. Демографические процессы очень медленные, люди только бегут быстро.

ЛЛ: Лукашенко в своё время говорил о «быстром решении» — привезти пакистанцев. Правда, белорусы этому сопротивляются.

Солидарная пенсионная система — это финансовая пирамида

ОЛ: Есть ли вообще необходимость повышать пенсионный возраст? 

ЛЛ: Да, такая необходимость точно есть. 

ОЛ: В Беларуси все ещё действует солидарная система выплаты пенсий: работающие платят пенсии нынешним пенсионерам. Мы ещё с 2013–2014 годов следили за отчётами Министерства финансов и видели постоянный дефицит в Фонде социальной защиты: тех денег, которые население отчисляло на выплату пенсии, не хватало. Этот дефицит всегда покрывал бюджет. 

ЛЛ: Солидарную систему легче всего описать как финансовую пирамиду. У финансовых пирамид репутация плохая, но когда вводили пенсии, это было нормой: население росло, работало новое поколение и всё складывалось хорошо. Но когда население перестаёт расти, пирамида схлопывается. Население Беларуси перестало расти ещё в начале двухтысячных. Рождаемость упала ниже уровня воспроизводства ещё в девяностые годы. С тех пор ситуация только ухудшается.

Солидарные пенсии – это когда работающие люди своими отчислениями обеспечивают пенсии. Соответственно,  очень важна пропорция – сколько   пенсионеров приходится на одного человека трудоспособного  возраста. Сейчас на 10 трудоспособных приходится 4 пенсионера, к 2050 году их будет уже 6, а к 2080 году — 9. Демографическая пирамида схлопывается – пропорция меняется. Вариантов немного: либо больше брать с работающих, либо меньше платить пенсионерам, либо расширять число занятых, но это сложно. Самый простой путь — не называть людей пенсионерами,  повысив возраст выхода на пенсию. Сейчас мы идем по этому пути, но это только залатывание дыр, которое не решает фундаментальную проблему схлопывания демографической пирамиды.

Пенсионная нагрузка будет только расти. Надо проводить настоящую пенсионную реформу пока ещё не поздно.

О.Л.: Предлагаешь добавить накопительную составляющую?

ЛЛ: Да. Надо переходить к смешанной системе — частично накопительной, частично солидарной. Но чем хуже демография, тем труднее сделать этот переход.

Лучший момент для реформы был в девяностые и двухтысячные годы  после распада СССР. Многие страны тогда перешли на смешанную модель. Беларусь упустила этот шанс. Чем дальше, тем труднее. В 2080 году о такой реформе речи уже быть не может. К тому времени на дефицит ФСЗН придётся тратить до 10% ВВП ежегодно.

О.Л.: Это колоссальная цифра, в которую трудно поверить. Она сопоставима со всем бюджетом на образование и медицину вместе взятыми.

Фото: 1PROF.BY

Пенсия — главный инструмент борьбы с нищетой в Беларуси

ЛЛ: Другой вариант – уменьшить пенсии.

О.Л.: Беларусь официально ставит цель: пенсия должна составлять не меньше 40% от средней зарплаты.

ЛЛ: Да, это минимально приемлемый уровень падения доходов, принятый Международной организацией труда. Считается, что при таком соотношении человек, выходя на пенсию, не испытывает критического шока от падения дохода.

О.Л.: Предположим, что мы нарушаем стандарты МОТ и понижаем пенсионные выплаты, например, до 30%. Что произойдет?

ЛЛ: Вырастет нищета. Пенсия в Беларуси — главный инструмент борьбы с бедностью. Без неё значительная часть населения станет официально нищими. 

О.Л.: Получается, что наш знаменитый коэффициент Джини – показатель социального равенства, которым власти так гордятся, обеспечивается именно пенсионными выплатами? 

ЛЛ: Да, для многих пенсии –  это единственный доход, если его урезать, у государства просто не останется базы для социальной поддержки.

Возвращать тех, кто выпал из экономики

ОЛ: Хорошо. Допустим, этот способ государство  считает неприемлемым. У нас остаётся следующих  два варианта. Один «хороший» — повышать пенсионный возраст. «Плохой» — увеличивать смертность пенсионеров, лишая их нормальной медицины, но это не вариант.

ЛЛ: Ну или найти в Беларуси алмазы или редкоземельные металлы. Если реально — найти больше трудоспособных белорусов.

ОЛ: Они же никуда не делись: просто оказались по периметру страны. Их бы вернуть.

ЛЛ: Да, надо расширять базу работоспособных людей – тех, кто платит налоги: привлекать уехавших и вовлекать тех, кто внутри страны по разным причинам выпал из труда. Людей не надо заставлять работать, называя тунеядцами, их надо мотивировать зарплатой, нормальными условиями и понятными правилами. Например, многие пенсионеры — с учётом здоровья и профессии — могли бы продолжать работать, если их не штрафовать за это и не дискриминировать по возрасту.

Бороться с разными видами дискриминации

ОЛ: Раньше дискриминация по возрасту бросалась в глаза. Сейчас эта тема немного уходит в прошлое? 

ЛЛ: Один из редких позитивных шагов последних лет — власти признали, что людей не хватает, и перестали наказывать рублём работающих пенсионеров. В первый же месяц экономика получила десятки тысяч дополнительных рук.

ОЛ: Это сработало, но совсем ненадолго.

ЛЛ: Когда проблема огромная, одним направлением её не решить. И тем более — «кампаниями против тунеядцев». Принуждение даёт обратный эффект.  Люди нормально работают только при хорошей мотивации.

Если человек не на рынке труда, надо понять почему. Мало платят? Нет подходящих навыков? Живёт не там, где есть спрос на труд? Значит, нужны программы географической мобильности, переобучение, удобные механизмы переезда и борьба с дискриминацией. Например, если женщинам стабильно платить на 30% меньше, часть будет работать за 70%, а часть просто уйдёт домой — «лучше стану домохозяйкой, чем терпеть дискриминацию».

У нас огромная дискриминация  людей с инвалидностью. Мы живём не в индустриальную эпоху — ноги и физическая сила нужны всё меньшему числу профессий, но человеку на коляске в Беларуси трудно получить образование. Кроме того, сама система признания инвалидности иногда фактически запрещает людям работать: «с твоим статусом туда подаваться нельзя». Эта и другие дискриминируемые категории –  огромная потеря для рынка труда.

Менять не только законы, но и культурные нормы

ОЛ: Женщины, которые сидят в отпуске по уходам  за ребёнком до 3 лет – здесь есть потенциал? 

ЛЛ: Это «лёгкий» источник трудовых ресурсов. Если одна женщина сидит с пятью детьми, ещё четыре могут вернуться на работу и делиться доходом с той, что сидит с детьми. Эта система называется «ясли» и существует века. Она высвобождает массу человеческого ресурса.

Отдельный разговор про культурные нормы. Наше советское наследие двойственно. С одной стороны, закрепилась прогрессивная  культурная норма «женщина работает» и «женщина может быть начальницей», с другой — стойкая установка: с ребёнком сидит именно мать, в декрет идёт мать. Это вредно с разных сторон, в том числе и  экономически. Бывает, что именно женщина в семье зарабатывает больше — логичнее отцу идти в декрет.

Дополнительное культурное табу:  «с ребёнком в декрете обязательно сидеть три года», если меньше, то «плохая мать». Это очень глубоко сидит. Тут недостаточно переписать закон — нужна долгая работа с установками, информационные кампании, поддержка семей.

ОЛ: Если рядом с домом создать симпатичные частные ясли, то женщина сможет заниматься собой, карьерой и семьёй. Частные инициатива душат, в итоге появляются «подпольные ясли» — звучит абсурдно, но так и есть. Нужны разные форматы и гибкая стоимость.

ЛЛ: Нужна либерализация: дайте частным формам легальный статус, снимите запреты — и предложение вырастет.  Детсады «на бумаге» есть, а на практике — не там, где живут молодые семьи. Нужно менять законодательство, требования к инфраструктуре: какие должны быть пандусы, где оборудовать пеленальные комнаты. Это всё звучит «мелочью», но из таких мелочей и складывается вовлечение тысяч людей. Люди с неба не упадут. Мы называем себя социальным государством, значит, обязаны создавать такие условия. Пока что с этим у нас плохо. Но потенциал огромный.

Женщины могут работать дольше, мужчины — не доживают до пенсии

ОЛ: Вернёмся к пенсиям. Проект «63/63» активно обсуждали ещё в 2016 году. Исторические причины «ранней пенсии» для женщин во многом ушли: тяжёлой физической работы меньше, медицина лучше, многие хотят и могут работать дольше. Но на последнем этапе обсуждения  реформы решили оставить для женщин эти «пять лет минус».

ЛЛ: Причина – во многом также культурный феномен: женщины — «украшение коллектива»  и «друг человека».  Раз уж они такие, пусть и на пенсию уходят пораньше. Если подходить со стороны науки, есть такой феномен — женщины чаще болеют тяжёлыми заболеваниями, но умирают от них реже. Поэтому вероятность того, что женщина в 60 лет будет чувствовать себя хуже, чем мужчина в том же возрасте, довольно высокая — если, конечно, мужчина доживёт до этих лет. Но это уже отдельная тема мужской смертности.

Тут важно не грести всех под одну гребёнку. В США, например, действует гибкая система социальных пенсий: хочешь — выходи пораньше, но получай меньше; хочешь работать дольше — твоя пенсия будет больше. Можно было бы даже увязывать размер пенсии со здоровьем человека.

Исторически женщины уходили на пенсию раньше, ещё с 1930-х годов. Тогда женщина, родившая четырёх детей, фактически становилась человеком с инвалидностью: медицина была слабой, работа — тяжёлой. Но сегодня ситуация другая. Да, есть физически сложные профессии, но человек — не винтик и не функция. Он может переобучаться, адаптироваться и вполне находить себя в современной экономике даже в 70 лет.

Политически тема чувствительная: «не расстраивать женщин» — понятный инстинкт власти. Но демография безжалостна: повышение возраста для женщин всё равно неизбежно.

ОЛ: Но с мужчинами всё гораздо хуже?

ЛЛ: Средний возраст жизни белорусского мужчины — 64 года, то есть мужчина живёт на пенсии один год. Больше половины мужчин до пенсии не доживёт, а многие из доживших проживут на ней недолго и в плохом здоровье, поэтому мужчинам повышать возраст некуда.

Вообще это плохая политика, и касается она не только пенсий. Когда существует какой-то социальный механизм — социальная страховка, чем, по сути, и является пенсия, — но для одной категории плательщиков он в среднем ничего не даёт, это подрывает саму систему.

Фото: TUT.BY

Мы — антилидеры по разрыву в продолжительности жизни

ОЛ: Отдельная проблема — ненормально высокая мужская смертность в Беларуси?

ЛЛ: Беларусь — один из мировых антилидеров по разнице в продолжительности жизни: мужчины в среднем живут на 10 лет меньше женщин. Биологически женщины живут дольше, но «норма» — 3–4 года разницы, а не 10. Это должно быть темой номер один для Минздрава. Речь о массовой преждевременной смертности мужчин — страдают они сами, их семьи.

ОЛ: Основная причина мужской смертности – пьянство?

ЛЛ: В букете причин — алкоголь, курение, стресс. И дело не только в количестве: в других странах пьют много, но иначе — по интенсивности, по напиткам. Культура потребления важна. 

Плюс — у нас кратно больше мужских суицидов. Мужчины живут в состоянии постоянного стресса. Откуда он берётся? В нашем обществе от мужчин слишком многого ожидают. Гендерные роли работают так: мужчина «должен быть крепким», «обеспечивать всех», «не плакать», «выдерживать всё».

ОЛ: Мужчины почти не обращаются за психологической помощью. 

ЛЛ: Это вопрос культуры и социальных ролей. В итоге платим жизнями. Мужчины мало ходят к врачам, игнорируют чекапы. Нужно менять поведение и культуру.  Надо беречь мужчин, чтобы они жили дольше, и тогда де-факто будет больше людей, которые могут работать.

ОЛ: И это уже вопрос не только к людям, но и к государству: где-то уместно «мягкое принуждение».

ЛЛ: Ещё одна причина повышенной смертности мужчин — вредные производства. У нас таких много. Мужчины вдыхают «грязный воздух» на заводах, в устаревших цехах — и в итоге умирают от последствий работы в опасных условиях.

О.Л.: Повышать пенсионный возраст для мужчин уже некуда. Хотя в перспективе разговор всё равно к этому вернётся?

ЛЛ: Если смотреть на мировые данные, то пенсия в 66–67 лет — это уже норма, так что 63/63 — это не конечная точка.

Повышение ФСЗН поможет?

ОЛ: Сейчас отчисления в ФСЗН составляют примерно 35 % плюс 1 % от фонда зарплаты. Это уже очень много или можно ли ещё немного увеличить?

ЛЛ: Теоретически — да. Но на практике мы и так платим налоги, сопоставимые с европейскими странами, — почти половина зарплаты уходит государству.

Конечно, можно поднять ставки ещё на пару процентов. Но куда дальше? Мы и так неконкурентоспособны: даже на российском рынке Беларусь не может тягаться с Китаем по цене. Если налоги ещё вырастут, жизнь станет только беднее и тяжелее для тех, кто работает и платит. А удвоить нагрузку, как любят теоретически рассуждать — это вообще безумие, такой вариант невозможен.

Рассчитывать на себя?

ОЛ: В России звучит тезис: «Пенсия была временным механизмом, давайте больше рассчитывать на себя».

ЛЛ: Это очень плохой звоночек. Если такие идеи звучат на уровне парламента, значит, они начинают готовить почву для отказа от обязательств перед людьми.

Это смесь цинизма и двойной риторики. С одной стороны — «Россия социальное государство, отдайте всё нам, и мы вам обеспечим пенсии, пособия, гробовые». А с другой — выходит какой-нибудь депутат и говорит: «А вы чего всё время от нас требуете?».

В России, правда, всё сильно отличается от Беларуси. Разница фундаментальная: всё, что есть в Беларуси, создано руками людей. А в России значительная часть — это нефть и газ. Если в России условно исчезнет 90% населения, оставшиеся 10% разбогатеют, потому что ресурсы останутся. А если исчезнет 90% белорусов, оставшиеся 10% обнищают, потому что ничего, кроме людей, у страны нет.

«Плавающий» пенсионный возраст  – это перекладывание рисков

ОЛ: По этому пути мы не пойдём. А что ты думаешь про кейс Эстонии: там решили, что фиксировать пенсионный возраст бессмысленно, потому что всё меняется слишком быстро. С 2027 года он будет «плавающим» — колебаться на несколько месяцев в зависимости от возраста дожития.

ЛЛ: Да, у них система другая, но принцип такой: если вам по плану положено выйти на пенсию в 2027 году, то это может быть не 63 года ровно, а 63 года и два месяца. На бумаге выглядит логично, но мне такая схема не нравится. Это фактически перекладывание рисков на граждан. Человек всю жизнь работает, а в итоге государство говорит: «Придётся ещё немного подождать».

Если делать реформу, то лучше честно: дайте накопительную часть, дайте человеку ясность, сколько у него накоплено и когда он может уйти на пенсию. На развитых финансовых рынках есть инструменты, которые позволяют этот риск распределить. А у нас без нормальных рынков ничего не получится.

Недавно сделали маленькую реформу «3+3»: можно добровольно перечислять дополнительные 3% в пенсионный фонд, и государство добавляет ещё столько же. В теории красиво, но на практике – провал. Во-первых, масштаб мизерный — такие проценты не решают проблему. Во-вторых, всё опять превращается в беларусский велосипед: деньги инвестируют в облигации Банка развития, который финансирует убыточные картонные заводы. Это не инвестиции, это имитация.

В итоге никакой накопительной системы не получается: всё непрозрачно, всё внутри страны, доверие нулевое. Люди понимают, что их деньги просто уходят в дыру.

Льготники погоды не сделают

ОЛ: У нас есть ещё один ресурс — льготники. В Беларуси немало людей, которые выходят на льготную пенсию. Военные, например, уходят в 45–46 лет. Есть работники вредных производств, есть чиновники, у которых пенсия заметно выше. Насколько они влияют на систему?

ЛЛ: Не так сильно. Да, многие ощущают здесь социальную несправедливость, но с точки зрения бюджета это не решающий фактор. Другое дело, что сама конструкция у нас странная. Силовики и другие льготники не делают взносов в пенсионный фонд, а получают выплаты напрямую из бюджета. Это делает их зависимыми от государства: десятки лет службы не формируют для них собственных накоплений, и в случае разрыва с системой человек остаётся ни с чем.

ОЛ: А чиновники?

ЛЛ: Чиновников в масштабах страны мало. Да, можно отобрать у них льготы, но дыру в пенсионной системе это не закроет. Это скорее вопрос справедливости и политических решений, чем финансовый рычаг.

Фото: gusar.by

Избыточная занятость и низкая добавленная стоимость

ОЛ: В Беларуси много людей, которые получают обычную пенсию, но при этом задействованы в экономике не полностью. Особенно это касается работников госпредприятий с раздутым штатом.

ЛЛ: Да, там скрыт огромный человеческий ресурс. Многие заводы фактически выполняют функцию социального обеспечения: иначе людям просто некуда идти. Это своего рода социальная страховка через завод вместо нормальной социальной политики. «Бесполезные люди» — признак плохой экономической системы, а не «плохих людей».

Но проблема еще и в том, что государство держит людей в неэффективной занятости — на предприятиях с низкой добавленной стоимостью вроде производства картона или выращивания картошки. Даже если работать «до седьмого пота», богатым на таком производстве не станешь. Это удел бедных стран.

Вместо того чтобы создавать фиктивные рабочие места, лучше дать людям возможность переходить в более продуктивные отрасли, обучаться или открывать собственное дело. Человек — не станок и не напильник. Человек – это цель и вершина экономики и эволюции. Человек не может быть  бесполезным. Бесполезным может быть правительство, которое культивирует выученную беспомощность: «Вы никому не нужны, держитесь за завод, иначе станете бомжами». Это ложь. Человек всегда может производить что-то ценное, если ему позволить.

Эффект от перераспределения труда можно посчитать: это проценты ВВП. Вместо того чтобы пять дворников гонялись за одним листиком, четверо из них могли бы стать инженерами или ветеринарами. И это был бы вклад в рост ВВП, а не имитация занятости.

Кто будет в 2030 году зарабатывать пенсии белорусам?

ОЛ: Твой прогноз: в Беларуси 2030 года пенсии ещё будут?

ЛЛ: Будут. Но нужен приток новых людей: либо вернуть уехавших белорусов, либо привлекать мигрантов. С этим сложно. Лукашенко, похоже, мыслит по-старому: будто можно привезти вагоны пакистанцев, выгрузить под Новогрудком — и они пойдут на завод. Но в реальности лучшие специалисты из Пакистана уезжают в Польшу или на Ближний Восток, а вовсе не в Беларусь.

И у нас проблемы с толерантностью. Нам кажется, что мы «очень терпимые», но это уже не та многоязыковая и многоконфессиональная Беларусь начала XX века. Беларусь сегодня очень однородна: в основном белое население, один язык, одна религия. У нас нет реального опыта сосуществования с людьми другой культуры и цвета кожи. А это значит, что массовый завоз мигрантов — не выход. Толерантность воспитывается временем и практикой, а не приказами сверху. Нужны условия: понятные правила, интеграция, уважение к культуре и религии, инфраструктура для жизни.

ОЛ: Значит, пенсии беларусам в 2030 году будут зарабатывать беларусы?

ЛЛ: Если смотреть на сегодняшнюю экономику, пенсии белорусам будут зарабатывают в основном белорусы, но «докидывать» будут россияне — условно в лице Владимира Путина, который под предлогом очередной АЭС даст ещё пять миллиардов. Россия добывает нефть, а Беларусь добывает нефть  из России.